Посылку пару дней назад принес курьер — без обратного адреса снаружи и записки внутри. Там лежала лишь длинная серебряная цепочка с изящными звеньями, заканчивавшаяся крохотной пломбой, где было выбито «Верховѣ». Так что за разъяснениями я обратился к ее изготовителю лично.

— Технология довольно сложная, — мастер начал издалека. — Делается сплав из серебра, кое-каких смесей и пепла, который остается от сожженных волос. А после из того, что получилось, вытягивается цепочка, и ей уже можно резать тварей…

Причем волосы нужны не абы кого, а бывшей пифии — только они будут защищать. Так уж повелось, что Темнота, покидая девушек, оставляет им особую метку на теле — на вид как причудливая родинка. Однако она защищает девушек от насланных болезней и проклятий, дарит относительно долгую жизнь и крепкое здоровье. Это что-то вроде благословения Темноты, которое остается с ними — а теперь его кусочек перепал и мне.

Все это мы обсудили с мастером. Единственное, что не удалось узнать — имя заказчицы, которая пожертвовала свои локоны для такого благого дела.

— Простите, мессир, но она захотела остаться неизвестной, — развел руками Верхов. — А желания клиента для меня закон…

Ну понятно, она в принципе хочет остаться неизвестной. Однако я благодарен.

Хотя имя этой таинственной заказчицы мне все-таки удалось узнать — сразу после, когда я вернулся домой. Его выдал мой веном, очень обрадовавшийся возможности поболтать.

— Твоя мать, — маска охотно появилась в зеркале, — была принцессой…

— Да, а что ж так-то? Может, сразу королевой?

— Нет, правда, принцесса из далекой теплой страны, — продолжил этот сказочник.

— Может, у меня и право на престол есть? — с иронией поинтересовался я.

— Нет, от права на престол ее семья отказалась двести лет назад, но это не отменяет того факта, что она принцесса. Ну, почти… О, — увлеченно продолжил веном, — еще ни с одним человеком мне не было так приятно, как с ней. Такая интеллигентная, воспитанная девушка…

Вырывая из воспоминаний, в кармане настойчиво задергался смартфон. На экране высветился незнакомый номер.

— Мессир Павловский, — раздался на том конце хриплый старческий голос, — извините, если отрываю, но я смотритель Летнего сада, и, в общем, тут такое дело…

Да ну… Пальцы стиснули смартфон от предвкушения. Неужели опять? Я даже и не думал, что так этому обрадуюсь.

Ep. 16. Погром в Летнем саду (I)

Сумерки уже плотно окутывали лабиринт аккуратных аллей, охватывая темнотой каждый уголок Летнего сада. В наступающем мраке белели лишь мраморные статуи, а тишину нарушали только журчание фонтанов и одинокие шаркающие шаги. Пожилой смотритель, заступивший на ночную смену, неспешно обходил все уголки, проверяя, не болталась ли где влюбленная парочка, потерявшая счет времени, или пакостные подростки, чьи каракули приходилось периодически оттирать с постаментов.

Свернув за угол, старик ненадолго замер. Эта аллея была одной из самых живописных во всем саду: высокие идеально постриженные кусты, деревья, будто закрывающие небо, статуи, как люди, выглядывающие отовсюду, и скамейки с обеих сторон. Днями тут было больше всего посетителей. Но кто бы знал, как же он не любил эту аллею. Практически двадцать два года назад на одной из здешних скамеек смотритель кое-что нашел, что очень его напрягло. И с тех пор каждый год в один и тот же день он опасался сворачивать на эту аллею. Но, во-первых, сейчас не тот день, а во-вторых, ему все равно надо ее обойти.

Вздохнув, старик направился вперед. Хмуро осмотрел оставленные ремонтниками инструменты, небрежно сброшенные среди кустов. Затем дошел до скамейки в самом центре и чуть не запнулся на ровной дорожке. Ну какого ж черта… Почему это здесь опять? Еще же не время — еще же не тот день!

На скамейке стояла аккуратная светлая коробка с прикрепленной сверху запиской, адресата которой пожилой мужчина знал и не читая. И вот так каждый год — правда, обычно письма, а не коробки. Неужели мессир Павловский не мог выбрать другой способ для своей личной корреспонденции? Несколько мгновений старик мрачно рассматривал посылку. Можно, конечно, проигнорировать, взять и выбросить, можно позвонить в Синод, но мессир Павловский бы очень рассердился — тот, прежний. Да и новый, судя по слухам, за такое бы не похвалил. И если уж совсем честно, прикасаться к этой находке было страшно.

В очередной раз вздохнув, смотритель вытащил из кармана смартфон. По крайней мере, коробка, а не люлька с младенцем, которую он здесь нашел двадцать два года назад. Как же он временами ненавидел свою работу.

— Мессир Павловский, — прохрипел старик, когда на той стороне приняли вызов, — извините, если отрываю, но я смотритель Летнего сада, и, в общем, тут такое дело…

Закончив разговор со смотрителем, я сразу направился к машине — не терпелось взглянуть, что же он такое нашел. Глеб, собиравшийся в клуб, тоже сдвинул планы и вызвался со мной.

— Обожаю подарки, — заявил он, заводя двигатель.

Ну, подарки — это громко сказано. Обычно мне там ничего не перепадало. Каждый год, когда я еще жил в столице, в день моего рождения у нас с отцом была одна странная традиция. После заката, когда Летний сад закрывался для посетителей, он приводил меня туда. Смотритель со вздохом открывал нам ворота — а какие у него были варианты? — и пока я бегал среди пустых аллей, отец обходил одну и на скамейке всегда находил какой-то конверт и тут же его прятал.

— А что там? — спрашивал я.

— Не для тебя, — лаконично отрезал он.

Однажды, когда я был постарше — в последний год перед смертью деда, — я таки добежал до скамейки первым и схватил конверт. На белоснежной бумаге аккуратным почерком было выведено «для Константина Павловского». Но стоило мне попытаться развернуть письмо, как быстрым шагом подошел отец, дал мне по рукам и отобрал конверт.

— Не для тебя, — привычно заявил он.

— Но там написано мое имя.

— Не для тебя, — повторил отец и спрятал послание к себе.

И ни одно из этих писем, к слову говоря, в ящике его стола я не нашел. Сжег он их, выбросил, порвал? Ну, конечно, зачем хранить — они же все были адресованы не ему, а мне. А единственное ему, написанное тем же почерком — то самое, где некая М просила его позаботиться о сыне, — он отдал на хранение барону Ольховскому.

Однако странно, что смотритель позвонил сейчас — до дня рождения еще пара недель.

Проехав по Невскому проспекту, мы обогнули сверкающее в темноте силовое поле Зимнего дворца и наконец припарковались неподалеку от Летнего сада. Смотритель, благообразный старичок с клиновидной бородкой, без лишних вопросов, лишь взглянув на мою печатку, отворил нам ворота и с явным облегчением пропустил на территорию. Сообщив, что посылку трогать не рискнул, он остался в своей сторожке, мы же с Глебом отправились на нужную аллею, которую я отлично помнил.

Вокруг было темно, тихо и пусто — лишь статуи светлыми пятнами выделялись среди густой зелени. На скамейке в самом центре обнаружилась довольно вместительная светлая коробка, к которой сверху была прикреплена записка «для мессира Павловского». Правда, текст был напечатан, а не написан от руки. Но кто знает, какие у них там завелись традиции, пока я столько лет жил в деревне.

На вес находка оказалась очень легкой — по ощущениям, вообще пустой. Оторвав записку и полосу скотча, я развернул картонные створки, и, словно в нетерпении, из коробки вырвался черный воздушный шарик и полетел в темное небо, стремительно сливаясь с ним. В тот же миг за спиной раздался сухой зловещий скрежет — и мраморная статуя, как оживший голем, сошла прямо к нам с постамента. А затем с диким скрежетом еще одна и еще — и так по всей аллее, пока не спустились все. Следом эти произведения античного искусства удивительно прытко для тех, кто только научился ходить, направились к нам, отрезая от выхода своими массивными телами и глядя пустыми глазницами.